Краткая биография А. В. Жиркевича
Из вступительной статьи к книге:
Жиркевич А. В. Встречи с Толстым. Дневники. Письма / Сост., подг. текста, вступ. статья, примеч., указатель Н. Г. Жиркевич-Подлесских, при участии О. Голиненко. Тула: Издательский Дом «Ясная Поляна», 2009. 800 с.
Александр Владимирович Жиркевич (1857—1927) родился в обедневшей дворянской семье потомственных военных в городе Люцине Витебской губернии (ныне г. Лудза в Латвии). Большая часть жизни прошла в Вильне и Северо-Западном крае (сначала он был вольноопределяющимся, подпрапорщиком и прапорщиком 108-го Саратовского пехотного полка, а затем, после окончания Петербургской военно-юридической академии, служил в военно-судебном ведомстве Вильны на должностях защитника, помощника прокурора, следователя). В годы учения в академии (1885— 1888) как подающий надежды поэт он вошел в литературно-художественные круги и привлек внимание, а в ряде случаев — получил горячую поддержку многих деятелей культуры. Тогда-то и завязались литературно-художественные знакомства молодого офицера…
В 1888 г. Александр Владимирович начинает службу в военном ведомстве Вильно, где, как ему кажется, он может применить свои гуманные принципы в жизни. И поначалу служба ему приносит удовлетворение «Первая моя работа в Вильне, — записывает он в дневнике, — была защита часового, которому грозила каторга. Этот солдат стал передо мной на колени и просил: “Защищайте меня!” Мне удалось доказать, что часовой не виновен, и его из зала суда освободили. Я счастлив, что удалось спасти человека. А он пал на колени и благодарил».
Но уже 14 марта 1894 г. он записывает: «Надо уходить из нашего ведомства! Честному человеку скоро невозможно будет приносить пользу там, где личный произвол ставится выше закона. Сердце разобьешь о камни неправды, незнания, заведомой лжи, произвола! Каждый день ухожу из суда с сознанием, что вот-вот произойдет столкновение и я брошу всем этим господам правду в физиономию. Как неузнаваем я стал: Господи! Дай силы для борьбы! Не всели в меня привычку к чужому страданию! Разбей мое сердце в тот миг, когда умрет в нем сострадание к судимому ближнему!»
90-е годы — наиболее плодотворные и счастливые в жизни Жиркевича. Он издает два поэтических сборника «Картинки детства» и «Друзьям», книгу рассказов. В эти же годы он дважды посещает Ясную Поляну (третий раз — в 1903 году), знакомится в Феодосии с Айвазовским, переписывается и встречается с Репиным, совершает с ним путешествие по Кавказу, организует в Вильно выставку картин Верещагина, ведет переписку с Апухтиным, Кони, знакомится с Антокольским.
Особая любовь и интерес Жиркевича — историческое прошлое России. Он спасает от гибели ряд частных и правительственных архивов, собирая их в заброшенных имениях, в старых крепостных башнях, скупая у старьевщиков. Все это и многое другое безвозмездно передается им в музеи, книгохранилища, библиотеки России.
Постепенно он отходит от участия в литературно-художественной жизни и целиком посвящает себя улучшению быта военных арестантов, преобразованию гауптвахт, помощи нуждающимся. Вот потому-то, когда А. Ф. Кони подарит Жиркевичу свою книгу, он надпишет на ней: «Искренне уважаемому последователю Федора Петровича Александру Владимировичу Жиркевичу от автора» (Федор Петрович — это знаменитый доктор Гааз, «святой доктор», как называли его современники).
В 1908 г. Жиркевич с большими нравственными терзаниями принимает должность судьи, но уже через несколько месяцев уходит в отставку, увидев бесполезность борьбы с тайными циркулярами, предписывавшими выносить смертные приговоры политической молодежи (при этом не сочувствуя идеям революции): «Я сегодня так счастлив, так рад, так уважаю себя… хожу еще в суд, ввиду недостатка наличных судей. Все более и более у меня радостно на душе при сознании, что я разорвал связь с этим миром беззакония, жестокости, низкопоклонства, карьеризма за счет ближнего…»
После выхода на пенсию Жиркевич продолжает посещать гауптвахты уже как общественный попечитель: вникает в быт заключенных, поддерживает нравственно, выполняет просьбы и поручения. Но вскоре его отстраняют от гауптвахт. «За мной, кажется, устанавливается репутация скандалиста: всё у меня истории и истории… Но не могу же я молчать, когда вокруг хамы и хамство?! Мы гибнем от недостатка гражданского мужества, от боязни говорить громко. В громадном большинстве мы трусливые, приниженные рабы, ждущие подачек и одобрения и гнущие спину перед апломбом и наглостью».
Накануне Первой мировой войны Жиркевич пишет труды о тюрьмах России, печатает в «Историческом вестнике» и «Русской старине» ряд воспоминаний. С начала войны занимается благотворительностью в госпиталях. Многие, в том числе солдаты, удивлялись его ежедневным посещениям. Это участие к нижним чинам казалось тем более странным, что Жиркевич к тому времени — генерал-майор в отставке. Такое поведение действительно озадачивало. Ведь не часто можно встретить генерала, ухаживающего за ранеными солдатами… Александр Владимирович посещает и немецких раненых в Евангелическом госпитале, оказывая и им всяческую поддержку. Если воевавшие на фронте немцы были для него врагами, то теперь, в своей беспомощности, они нуждались в милосердии и поддержке…
В семейной жизни Александр Владимирович был очень счастлив, о чем не раз упоминает на страницах дневника. Его женой была Екатерина Константиновна Снитко — высокой добродетели и христианского смирения женщина. По линии матери она происходила из рода Кукольников (отсюда — замечательный портрет историка Виленского университета П. В. Кукольника работы Карла Брюллова в доме Жиркевичей; этот портрет сейчас находится в Ульяновском художественном музее). В семье было шестеро детей, но трое старших умерли, не дожив до зрелого возраста. Особенно тяжело пережил Жиркевич смерть старшего сына, 22-летнего мичмана Сергея, едва окончившего Морской кадетский корпус. Три дочери, оставшиеся в семье, прожили жизнь, полную драматических событий своей эпохи.
(Младшая дочь Жиркевича, Тамара Александровна, музыкант по образованию, последние годы жизни посвятила работе над дневниками отца, сделала краткие выписки, которые являются ориентиром уже в моей работе с архивом деда, положила начало картотеке упоминаемых в дневнике лиц. По ее духовному завещанию я продолжаю эту работу).
В 1915 г. Жиркевич эвакуируется с семьей в Симбирск и сразу же становится общественным попечителем десяти (!) госпиталей, трех тюрем и военно-гарнизонного кладбища. С начала революции семья бедствует. Жиркевич перебивается временной работой — преподает грамоту на командных красноармейских курсах и в школе кожевенного производства, переживает два ареста, ожидание расстрела… В дневниках появляются записи об отсутствии дров, о последнем куске хлеба, вшах… А главное — нравственные страдания от нелепости, жестокости окружающего мира, отказа общества от тех моральных ориентиров, которыми он жил всю жизнь. Вскоре, и связи с начавшимся голодом и лишениями, уходит из жизни Екатерина Константиновна, и Жиркевич остается один с тремя дочерьми.
И все же Александр Владимирович старается быть верным своим принципам. В его квартире на полу под тряпьем хранится коллекция живописи, графики, старопечатных книг, альбомов с автографами. Здесь есть картины Лампи, Брюллова, Зарянко, Репина, Айвазовскогу, великолепные рисунки русских и зарубежных художников. В 1922 г., собираясь вернуться на родину, в Вильно, и опасаясь за судьбу коллекции (идут грабежи, погромы, конфискации), Жиркевич решает передать ее в Симбирский художественно-краеведческий музей за символическую сумму, фактически даром. Как писала одна из газет, сумма была равна стоимости проезда по железной дороге от Симбирска до Вильно — 10 миллиардам рублей (напомню, что в те времена 1 миллион приравнивался к 1 рублю, а то и к 70 копейкам). А Жиркевич плакал, получая деньги: и от долгого их ожидания и временного избавления от нищеты, и оттого, что нарушил свои принципы — только дарить в музеи… В благодарность город подарил ему пять пудов муки, что по тем временам было немалой ценностью, и солдатскую шинель (вместо генеральской, в которой, за неимением другой одежды, он ходил). 3 августа 1922 г. в газете «Правда» появилась статья о поступке «бывшего» генерала под названием «Рабочие на страже Рембрандта». А еще ранее, в 1919-1921 годах, он передал и Румянцевский музей 29 пудов старинного оружия и орудий пыток.
Последние годы Жиркевич влачит полунищенское существование на должности архивариуса губфинотдела Симбирска. Изредка приходят письма от Нестерова, Кони, скрипача Эрденко. Все чаще, переосмысливая прошлое, он вспоминает о встречах с Толстым…
Передав свой личный архив (дневники, переписку, альбомы с фотографиями и автографами) в Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве, [1] в январе 1926 года он уезжает в Вильну для улаживания имущественных дел. Но его ждет тяжелый удар: все находившиеся там коллекции и обстановка пропали. И он, чтобы иметь возможность помогать своим детям, остается в Вильно, вступив в права наследования имущества своей жены. Когда дед заболел и моя мама хотела выехать ухаживать за ним, он писал ей: «Не смей приезжать! Здесь все чужое… Я не разрешаю, и мы навсегда рассоримся… Ваша жизнь должна быть в России…»
13 июля 1927 года его не стало. Александр Владимирович был похоронен в могиле своего любимого старшего сына, где на надгробной плите когда-то были выбиты строки, написанные А. В. Жиркевичем:
Все было в нем необычайно,
Таланты, сердце, ум и красота,
Любовь к родителям, правдивые уста
И смерти скоротечной тайна…
Сейчас эта могила перенесена и находится на Евфросиньевском кладбище Вильнюса.